Они по-прежнему качались на волнах, но подняв голову, Саймон вдохнул свежий воздух. Он зашевелился, не обращая шимания на протесты товарищей. Больше нет тумана — была его первая мысль. А потом — наступил день! Небо, море вокруг, берег — все было чистым и ясным.

Но когда же взошло солнце? Саймон был оглушен взрывом, но не ослеп. Они направлялись в море, оставляя сзади источник жара и света.

Одна… две… три маленькие лодки насчитал он. Парусов не было, но, очевидно, лодки имели какой-то двигатель. На корме их лодки сидел человек. По ширине плеч Саймон узнал Кориса. Капитан гвардии держал руль. Они свободны от ада, который воцарился на месте Салкаркипа, но куда же они направляются?

Туман исчез, а пламя на берегу давало им свет. Но волны не были порождены морем. Должно быть, взрыв передался океану. Поднимался ветер, и люди в лодках начали понимать, что они еще не спаслись, а получили лишь небольшую передышку.

ЧАСТЬ II. ВЕРЛЕЙН

ГЛАВА 1. БРАЧНЫЙ ДОГОВОР НА ТОПОРЕ

Море было тусклым и серым, цвета лезвия топора, которое, несмотря на полировку, не блестит, или стального зеркала, покрытого влагой. И небо над ним такого же цвета, так что трудно различить, где кончается воздух и начинается вода.

Лойз съежилась на скамье под узким окном. Она боялась высоты, а эта башня, выдававшаяся из стены, нависала непосредственно над острыми, окруженными пеной скалами береговой линии. Но ее постоянно влекло к этому месту, потому что, глядя в глубокую пустоту, лишь изредка нарушавшуюся ныряющей птицей, она видела свободу.

Прижимая узкие ладони с длинными пальцами к камню, она заставляла себя выглянуть, заставляла глядеть на то, чего она боялась, как ей много раз приходилось заставлять себя делать то, от чего отшатывались ее тело и мозг. Будучи дочерью Фалька, ей пришлось надеть броню из льда и железа, которую не мог пробить никакой удар. И вот уже больше половины своей короткой жизни она провела в этой внутренней цитадели.

В Верлейне было множество женщин, потому что Фальк отличался похотливостью. С раннего детства Лойз видела, как они приходят и уходят, смотрела на них холодным взглядом и сравнивала себя с ними. Ни на одной из них Фальк не женился, и ни одна из них не принесла ему потомства — к величайшему неудовольствию Фалька и к некоторому временному выигрышу для Лойз. Потому что Верлейн принадлежал Фальку не по наследству, а единственно из-за его брака с матерью Лойз, и только пока жила Лойз, Фальк продолжал владеть Верлейном и всеми его богатейшими возможностями для грабежа и мародерства на море и на берегу. Если бы она умерла, в Карстене нашлось бы немало родственников ее матери, которые тут же предъявили бы свои права на владение Верлейном.

Но если бы хоть одна из этих женщин, что — вольно или невольно — ложились на огромную кровать в спальне Фалька, принесла ему сына, он мог бы спокойно претендовать на владение Верлейном не только в течение своей жизни, но и для новой мужской линии, согласно новоизданным законам герцога. По старым обычаям право наследования сохранялось за материнской линией, теперь же наследовали потомки отца, и ишь в тех случаях, когда не было потомков мужского пола, действовал старый закон.

Лойз цеплялась за эту единственную ниточку, дававшую ей временную безопасность. Если Фальк погибнет в одном из грабительских рейдов, если его убьет представитель какой-нибудь ограбленной семьи, она и Верлейн будут свободны! Вот тогда увидят, на что способна женщина! Поймут, что она не вытирала слезы все эти годы в укрытии.

Она оттолкнулась от стены, прошла по комнате. В ней было холодно и тускло. Но Лойз привыкла к холоду и полумраку. Они стали частью ее жизни.

За пологом, скрывавшим кровать, она подошла к зеркалу. Это было не изящное стекло, а щит, тщательно отполированный в течение многих часов, пока он не стал давать слегка искаженное отражение. Для Лойз стало привычным стоять так, глядя на свое отражение, слушая, что оно говорит ей.

Она небольшого роста, но это единственная черта, которая объединяла ее с теми женщинами, которые удовлетворяли людей ее отца или его самого. Тело ее стройно и прямо, как у мальчика, и лишь намек на округлость говорил о том, что это не юноша. Густые волосы падали локонами на плечи и спускались до талии. Цвет у них светло-желтый, такой бледный, что они казались седыми, а брови и ресницы того же цвета придавали лицу пустое, лишенное разума выражение. Кожа плотно облегала лицевые кости и была почти лишена румянца. Даже губы тоже были бледными. Унылое дитя мрака, она все же сосредоточивала в себе огромную жизненную силу; она была крепка, как гибкое лезвие, которое опытный боец предпочтет громоздкому, но непрочному оружию.

Неожиданно она свела руки, сжала их, потом развела и опустила, но под свисающими рукавами руки ее были сжаты в кулаки, ногти почти впились в тело. Лойз не повернулась к двери, ничем не показала, что слышит скрип щеколды. Она знала, как далеко может зайти в своей обороне против Фалька, и никогда этих границ не переступала. Иногда она в отчаянии думала, что отец и не подозревает об ее истинном настроении.

Дверь распахнулась. Повелитель Верлейна любую преграду воспринимал как вражескую крепость. Он вошел с видом человека, только что получившего ключи от сданного противником города.

Если Лойз была бесцветным созданием тьмы, Фальк казался повелителем солнца и яркого цвета. На его большом теле уже появились некоторые следы распутной жизни, но лицо оставалось прекрасным, свою красно-золотую голову он нес с высокомерием принца, благородные черты лица лишь слегка расплылись. Большинство верлейнцев восхищались своим повелителем. В хорошем настроении он бывал щедр и великодушен, а его пороки были понятны подданным.

Лойз видела в зеркале его яркое отражение, отбрасывающее ее еще глубже во мрак. Но не обернулась.

— Приветствую лорда Фалька. — Голос ее был лишен выражения.

— Лорда Фалька? Разве так нужно говорить с отцом, детка? Растопи лед в своих жилах.

Рука его опустилась на ее плечо под локонами, он повернул ее, сжав с такой силой, что теперь целую неделю не сойдет синяк. Она знала, что он сделал это сознательно, но не подала виду.

— Я пришел с известием, которое любую другую девушку заставило бы прыгать от радости, а на твоем холодном рыбьем лице я не вижу и следа удовольствия, — пожаловался он. Но в глазах его не было веселья.

— Вы еще не сообщили этого известия, мой лорд.

Пальцы его сильнее сжали ее плечо, как будто он хотел сломать ей кость.

— Конечно, нет! Но эта новость заставит биться сердце любой девицы. Свадьба и постель, моя девочка, свадьба и постель!

Лойз, чувствуя такой страх, какого никогда не испытывала раньше, решила обмануть себя.

— Вы избрали леди Верлейна, мой лорд? Судьба посылает вам на такой случай красавицу.

Он не ослабил своей хватки, наоборот, встряхнул девушку как бы шутя, но причиняя боль.

— Может, в тебе нет женских качеств, но ума у тебя хватает: меня ты не одурачишь, как других. В твоем возрасте ты уже зрелая женщина. Во всяком случае, пора доказать это. И советую тебе не пробовать свои штучки на будущем твоем повелителе. Он любит послушных в постели!

То, чего она боялась, произошло. На мгновение сила духа оставила ее.

— Брак нуждается в добровольном согласии… — Она остановилась, устыдившись мгновенной слабости.

Он расхохотался, довольный тем, что вырвал у нее этот невольный протест. Руки его сжали ее шею с такой силой, что на мгновение у нее перехватило дыхание. Потом, как безжизненную куклу, он повернул ее лицом к зеркальному щиту и держал так, избивая словами, которые, как он думал, причиняют большую боль, чем любые удары.

— Взгляни на это застывшее ничто, которое ты называешь лицом. Думаешь, мужчина может прижать к нему губы, не закрывая глаза и не желая быть в другом месте? Будь довольна, девка, что можешь прельстить чем-нибудь помимо этого лица и костлявого тела. Ты дашь согласие любому, кто захочет тебя. И будь благодарна отцу за то, что он подыскал для тебя такого человека. Да, девка, лучше на коленях благодари любых богов за то, что отец заботится о тебе.